Дженнифер посмотрела на письменный стол. Предполагалось, что ее встреча с Сайрусом состоится в эти выходные именно с тем, чтобы еще раз, теперь уже окончательно, обговорить все их предложения попечительскому совету. Неожиданно она почувствовала, что на глаза навернулись жгучие слезы — слезы обиды, досады и злости.
Она продолжала метаться из угла в угол, стараясь при этом не смотреть на фотографию отца, расположенную на видном месте. В свое время Дженнифер увеличила старый фотоснимок и, поместив в рамку, повесила над камином. Это было одно из ее любимых фото: на нем отец улыбался, и глаза его светились добротой. Взгляд его был устремлен на фотографа — тогда им оказался Майкл. Всякий раз, пытаясь преодолеть нападавшую на нее меланхолию, Дженнифер черпала энергию, стоя перед фотопортретом отца. Его улыбка, его исполненный теплом и любовью взгляд моментально возвращали ей вкус к жизни: дурное настроение улетучивалось, будто его и не бывало.
Однако сегодня отцовская фотография не возымела на нее желанного действия, не помогла вновь обрести душевный покой, не подарила умиротворения.
— Что ты знаешь о моем отце? — бросила она в лицо Мэттью. В принципе это было не совсем правильно. Парень в свое время презирал все то, что олицетворял собой ее отец — мир денег и престижа, мир, в котором собственность ценится гораздо выше, чем люди. Но кто сказал, что нажива была смыслом жизни ее отца? У кого повернулся бы язык назвать его бездушным дельцом? Да, он ценил деньги и умел обращаться с ними. Да, он был человек гордый, однако отзывчивый, способный к состраданию. Дженнифер не помнила случая, чтобы он остался глух к чужому несчастью. Вот почему она так страдала: двое самых дорогих ее сердцу мужчин не могли преодолеть предвзятости в отношении друг к другу…
— Папа, пойми, я люблю его, — беспомощно, чуть не плача пыталась она в свое время втолковать отцу, когда тот поинтересовался, сколько времени дочь проводит в обществе «этого оболтуса».
— Ты еще не знаешь, что такое настоящая любовь, — возражал ей отец, — ты еще слишком молода, еще совсем дитя…
— Неправда, папа. Я точно знаю, что люблю его, — твердо стояла на своем Дженнифер. — И я уже давно не ребенок. Мне двадцать один. Я вполне… взрослая.
— Взрослая? Ошибаешься. Ты еще дитя. Моя малышка.
— Ох, папа! — шептала Дженнифер, понимая, что вот-вот расплачется.
Ей так хотелось, и она прилагала к этому немалые усилия, сблизить, насколько это было возможно, отца и своего возлюбленного. Хотя в конечном счете уже тогда она прекрасно осознавала, что ничего из этого не выйдет, пустая затея. И чем больше мечтала о том, чтобы мужчины, которых она так любила, перестали видеть друг в друге соперника, тем сильнее, разделенные пропастью подозрений, которая с каждым днем становилась все шире и глубже, они ненавидели друг друга.
— Да как смеет этот легкомысленный Эггермонт уверять, что любит тебя? — вспылил как-то раз отец. — Какие у него виды на твое будущее? Какие на сей счет планы? И вообще, какое он имеет право принимать за тебя решения? Последний раз, когда я говорил с ним, этот наглец заявил мне, что как только защитит диссертацию, то сразу укатит вместе с тобой, вернее, увезет тебя в пески Сахары! В Судан, Чад или еще куда, лишь бы подальше от цивилизации!
— Пап, но ведь он так похож на тебя! — взмолилась Дженнифер. — У вас так много общего. Вы оба стремитесь делать людям добро, помогать тем, кому тяжело.
— Что ж, может, ты и права, но я никогда не отпускал от себя твою мать, и никогда не позволю тебе слоняться по свету! — резко оборвал ее отец.
Она тогда печально вздохнула, понимая, что настал миг, когда следует наконец высказать все, что она раз за разом откладывала, выжидая благоприятный момент.
— Папа, но Мэттью не сможет долго находиться без меня! — негромко произнесла она.
— Что ты сказала? Что это значит? Ты хочешь сказать, он передумал?
— Нет, папа. Он не передумал. Его планы не изменились. Дело в том… — запнулась она, но, взяв себя в руки, продолжила, — я хотела бы уехать вместе с ним.
— Что-о-о?
Дженни предполагала, что отец вряд ли обрадуется ее планам. И хотя ее намерения все еще оставались смутными, расплывчатыми, она надеялась по окончании университета на какое-то время вернуться в родительский дом. Вернее сказать, надеялась до встречи с Мэттью, или нет, даже была уверена, что так и будет.
Отец никогда не настаивал на том, чтобы Дженнифер всю жизнь оставалась под его опекой, не навязывал ей свои взгляды. Напротив, именно по его желанию девочка отправилась учиться в другой город. Однако мистер Уинслоу совершенно не был готов к тому, чтобы его дочь упорхнула за пределы страны, тем более в жаркую Африку…
— Вернее, этого хотелось бы твоему бесценному Мэттью. А чего хочется тебе самой?
«Пап, пойми, я хочу, чтобы вы поладили с ним. Мне же необходимо простое человеческое счастье. Я мечтаю быть со своим любимым…» эти слова готовы были сорваться с ее губ, однако девушка понимала, что отец не готов слышать от нее столь проникновенные речи, не готов распахнуть свое сердце навстречу ее переживаниям и тревогам.
— Мне хочется того же самого, — все же тихо ответила она. — Я должна поехать с ним. Я люблю его.
— Ну хорошо. Ты уже взрослая, и я не могу заставлять тебя поступать вопреки собственной воле.
Дженнифер не сомневалась тогда, что Мэттью любил ее, однако знала, что он ни за что не отступится от своих планов и приложит все силы к тому, чтобы осуществить задуманное, чтобы посвятить свою жизнь делу помощи слабым и обездоленным. И даже если она не решится отправиться с ним, он все равно уедет. Уедет один, без нее. Но это не значит, что он перестанет любить ее.